«…лицом к лицу - лица не увидать,
большое видится на расстоянии...»
С. Есенин
Супервизия в моей практике появилась, когда мне трудно было самостоятельно найти ответ на возникающие в терапии вопросы.
После очередного «исчезновения» клиента я считал себя терапевтом-неудачником, и в то же время мне было непонятно, как такого классного меня может «бросить клиент». И вот, после очередного «бегства» клиента я решился на супервизию. К тому времени я уже навесил на себя кучу ярлыков: мне казалось, что я всемогущ и могу «вылечить» любого клиента, и в другой своей нарциссической крайности ощущал себя полным ничтожеством, ничего не знающим, страдающим синдромом самозванца, тупым и никчемным терапевтишкой. Я не мог этим ни с кем поделиться: ни с коллегами, ни с близкими. Перед коллегами хотелось выглядеть крутым и неуязвимым, конкурентоспособным, успешным и могучим гештальт-терапевтом, который может справиться с любой патологией. А близким хотелось показать свою новую идентичность гештальт-терапевта как что-то совершенное, как то, что мне позволит в жизни встать на ноги и сделает мою жизнь успешной, прекрасной и насыщенной.
Мне ничего не оставалось, как пойти на супервизию. Я уже понимал, что супервизия – это терапия терапевта. Мой опыт взаимодействия с супервизором помог мне принять мои несовершенства и присвоить себе свои внутренние противоречия. Я четко осознал, что мои полярности в «или» качали меня по волнам амбивалентности, и мое настроение менялось в зависимости от какой-то из частей. После супервизии я увидел, как проживать такие состояния, осознавая очередность полюсов ничтожества и грандиозности. Неудовлетворенность, чувство вины и отчаяния, связанные с незавершенными сессиями, - на одном полюсе, и всемогущество позитивного «Я» прожились мной в супервизионной работе. После чего я принял тот факт, что могу быть и таким, и таким, проживая очерёдность «полярностей». В конце супервизии самой поддерживающей для меня в тот день была фраза: «Растут конкуренты!». Я до сих пор помню то чувство отпускания напряжения в теле и восторг от сказанного.
Супервизия для меня явилась профилактикой профессионального выгорания и профессиональной деформации. Не все чувства и эмоции удается разместить в контакте с клиентом. С этими профессиональными рисками мне помогает справиться супервизия. Я обращаюсь в супервизию, когда:
- нахожусь в ступоре - с чувствами неуверенности в себе, растерянности и менее проявленными отвращением, стыдом, страхом.
- нуждаюсь в признании, одобрении, но никак не фрустрации.
- нуждаюсь в коллегиальном обсуждении и профессиональной точке зрения.
- прихожу с пониманием того, что происходило в сессии, и хочется поисследовать другие пути, пофантазировать и выстроить совместные гипотезы.
Итак, супервизия для меня стала профессиональной поддержкой, в процессе которой было возможно, что называется, подняться над ситуацией и посмотреть на ход терапии, когда супервизор помогает выйти в позицию наблюдателя терапии (метапозиция). Именно в позиции наблюдателя и исследователя для меня стало возможным: находиться в зоне развития терапии и терапевта; обозначение тем для личной терапии; поддержание терапевтической идентичности; теоретическое осмысление терапии; сохранение принадлежности к гештальт-терапевтической школе.
Супервизия мне позволила:
- поддерживать с клиентами длительную терапевтическую работу;
- распознавать феноменологию и self-процессы;
- видеть способы прерывания контакта;
- расширять свое терапевтическое видение и формулировать гипотезы;
- заметить свой терапевтический стиль работы с клиентом в рамках гештальт-терапии.
С теплотой и благодарностью вспоминаю свои отношения с супервизорами, которые помогли мне сохранять мою профессиональную идентичность в сложных терапевтических путешествиях!