Ужас является одним из наиболее ранних чувств, появление которого относится к младенческому возрасту. В этот период развития граница контакта индивида со средой еще не сформировалась, отношения в поле строятся по модели конфлюенции, объект еще не отделен от субъекта. Поскольку младенец не в состоянии самостоятельно позаботиться о себе, фрустрация важных потребностей может быть воспринята как угроза его существованию, что приводит к появлению ужаса (поскольку объект не может быть проконтролирован). Ужас часто провоцирует ярость (как последний отчаянный способ восстановить контроль над ситуацией). Однако ввиду существования симбиотической зависимости ярость воспринимается как аутоагрессивное действие, и может снова ввергнуть младенца в состояние ужаса [3, 4, 11] Так поддерживается нарциссический порочный круг, выход из которого связан с возможностью младенца распорядиться своей яростью.
Наиболее важной потребностью раннего этапа развития индивида является потребность в базовой безопасности. Аффективной составляющей процесса удовлетворения метапотребности в безопасности, как уже отмечалось в более ранней работе [12], соответствуют последовательно возникающие эмоции: тревога, страх и ужас. Тревога, не имеющая, по определению, объекта, не может существовать достаточно долго ввиду когнитивного и аффективного диссонанса, который она вызывает и, поэтому, в скором времени в результате ее объективизации и локализации возбуждения трансформируется в страх (значительную роль в этом процессе играет проекция). Однако если отношения с объектом страха в течение длительного времени не удается прояснить и интенсивность переживания возрастает, то часто страх генерализуется, превращаясь в ужас, при котором снова теряется определенность объекта. В процессе удовлетворения потребности в безопасности индивид может фиксироваться на любом из этих этапов, что является фактором, релевантным формированию типичных способов контроля этих переживаний и регулирования своей безопасности [12].
Необходимо отметить, что в отличие от дообъектного ужаса и по большей части безобъектной тревоги (предполагающих, разумеется, структурирование поля по типу слияния), страх является контактным переживанием. При этом он выступает маркером угрозы, появляющейся на границе контакта. Думаю, что процесс трансформации тревоги и ужаса в страх имеет также эволюционное значение для развития человека. Так, по всей видимости, возникновение фидеистического мышления[5] и как, следствие, первичных религиозных представлений с сопутствующим им появлением предшественников современных языков явились отчасти результатом этого механизма. Языческая культура любого общества содержательно базировалась на трансформации первичного ужаса и тревоги в страх – именно этот атрибутивный процесс позволил появиться первым представлениям о богах и мифических существах, которые должны были быть выражены в первичных дискурсах. Более того, возможно, что страх также внес вклад в развитие языка посредством формирования необходимости регулировать совместные действия индивидов одного сообщества.
Несколько слов относительно терапевтического аспекта обсуждаемой эмоциональной динамики. Особое значение в терапии, течение которой определяется актуализацией тревоги и ужаса, имеет возможность контейнирования этих эмоций в терапевтическом процессе. Пожалуй, наиболее важной особенностью терапии психотичных клиентов является необходимость восстановления контроля над всепоглощающей тревогой и ужасом[6] путем размещения ее в контакте с терапевтом, который выступает в роли контейнера. При этом стабильность терапевта и терапевтического процесса в смысле постоянства сеттинга, соблюдения контракта, некоторых устоявшихся ритуалов и т.д. имеет определяющее значение. Что же касается терапевтической ситуации, в которой актуализируется страх, то следует отметить необходимость восстановления функции страха как способа регулирования контакта, а не его прерывания.
Ссылка на источник: http://www.b17.ru